Интервью с Лениным. Вождь пролетариата о российских выборах, войне в Украине и патриотизме... (ЮМОР)

В столетие революции The Insider взял интервью у вождя мирового пролетариата, чтобы узнать его позицию по наиболее актуальным сегодня вопросам — о российских выборах, войне в Украине и Сирии, передаче Исаакиевского собора, и конечно о возможности новой революции. Достоверность ответов Владимира Ильича проверяема по его полному собранию сочинений.

— Думается, «Единую Россию» вы  не жалуете?

— К правительственной партии неминуемо стремятся примазаться карьеристы и проходимцы, которые заслуживают только того, чтобы их расстреливать.

— Что думаете о грядущих президентских выборах? Есть ли шансы у Навального?

— Обстановка выборов совершенно исключает возможность действительного выражения народом своей воли вследствие отсутствия свободы агитации, а также полицейского и административного произвола

— Но вот же участвовала коммунистическая партия Зюганова в парламентских выборах, даже места какие-то получила.

— Только негодяи или дурачки могут думать, что пролетариат сначала должен завоевать большинство при голосованиях, производимых под гнетом буржуазии, под гнетом наемного рабства, а потом должен завоевывать власть. Это верх тупоумия или лицемерия, это — замена классовой борьбы и революции голосованиями при старом строе, при старой власти.

— Я правильно понимаю, что Госдума, с вашей точки зрения, нелегитимна?

— Государственная дума является грубой подделкой народного представительства, так как по объему своих прав Дума является бессильным придатком самодержавной бюрократии;

— То есть выход в революции?

— Одно угнетение, как бы велико оно ни было, не всегда создает революционное положение страны. Большей частью для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для нее требуется еще, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде. Именно это мы видим теперь в России. Политический кризис назревает у всех на глазах.

— Что за кризис вы имеете в виду?

— Политический кризис общенационального масштаба в России налицо и притом это — кризис такой, который касается именно основ государственного устройства, а вовсе не каких-либо частностей его, касается фундамента здания, а не той или иной пристройки, не того или иного этажа.

— Сегодня это модно называть кризисом институтов. Но разве он автоматически приводит к революции?

— Ни угнетение низов ни кризис верхов не создадут еще революции, — они создадут лишь гниение страны, — если нет в этой стране революционного класса, способного претворить пассивное состояние гнета в активное состояние возмущения и восстания.

— И что должен делать этот «угнетенный класс»? Он как-то тих пока.

— Мы должны пробудить во всех сколько-нибудь сознательных слоях народа страсть политических обличений. Не надо смущаться тем, что политически обличительные голоса так слабы, редки и робки в настоящее время. Причина этого — отнюдь не повальное примирение с полицейским произволом. Причина — та, что у людей, способных и готовых обличать, нет трибуны, с которой бы они могли говорить, — нет аудитории, страстно слушающей и ободряющей ораторов, — что они не видят нигде в народе такой силы, к которой бы стоило труда обращаться с жалобой на «всемогущее» русское правительство… Мы в состоянии теперь, и мы обязаны создать трибуну для всенародного обличения правительства

— А что обличать-то, капитализм?

— Это собственно не специфически классовые требования, а требования элементарно правовые, требования, не разрушающие капитализм, а, напротив, вводящие его в рамки европеизма, избавляющие капитализм от варварства, дикости, взятки и прочих «русских» пережитков крепостного права. В сущности и пролетарские требования ограничиваются в большинстве случаев такими преобразованиями, которые вполне осуществимы в рамках капитализма. Пролетариат российский требует сейчас и немедленно не того, что подрывает капитализм, а того, что очищает его и ускоряет, усиливает его развитие.

— Вы сейчас звучите как Берни Сандерс.

— Вся прибыль от труда объединенных миллионов рабочих достается горстке миллионеров.

— Как бы то ни было, пока-то не так много людей, готовых выходить на улицы.

— Я бы советовал прямо расстреливать на месте тех, кто позволяет себе говорить, что людей нет. В России людей тьма, надо только шире и смелее, смелее и шире, еще раз шире и еще раз смелее вербовать молодежь, не боясь ее. Время военное. Молодежь решит исход всей борьбы.

— Молодежь-то может и решит когда-нибудь, но вы-то как же, Владимир Ильич?

— Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции.

— Но веры в то что она свершится вы все же не теряете. Почему?

— Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции.

— Крым надо вернуть? И войска вывести из Донецка и Луганска?

— Довольно крови. Мир возможен. Мир справедливый есть мир без аннексий, без захватов.

— Вот так вот, в Украине все ваши памятники посносили, а вы-то оказывается… Сейчас в России вам объяснят, что вы не патриот.

—  Наша революция боролась с патриотизмом. Нам пришлось в эпоху Брестского мира идти против патриотизма. Мы говорили: если ты социалист, так ты должен все свои патриотические чувства принести в жертву во имя международной революции, которая придет, которой еще нет, но в которую ты должен верить, если ты интернационалист.

— Сейчас как-то интернационализм не лучшие времена переживает, и не только в России, но и в мире идет скорее волна национализма. Но вы все же за равенство наций, надо полагать?

— Интернационализм со стороны так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически. Для этого нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации. В данном случае лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить.

— То есть вы в целом солидарны с Толстым, заявлявшим, что «патриотизм в наше время чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, — а напротив, подавляемо и уничтожаемо всеми зависящими от разумных людей средствами».

— Толстой отразил накипевшую ненависть, созревшее стремление к лучшему, желание избавиться от прошлого. Но противоречия в произведениях, взглядах, учениях, в школе Толстого — действительно кричащие. С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе. С одной стороны, замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши, — с другой стороны, «толстовец», т. е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: «я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками».

— В прошлом интервью вы уже заявляли, что «всякий боженька – есть труположство», поэтому о религии спрашивать не буду, но все же что вы думаете о передаче Исаакиевского собора РПЦ?

— Религия есть опиум народа. Религия — род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь. Не должно быть никакой выдачи государственной церкви, никакой выдачи государственных сумм церковным и религиозным обществам, которые должны стать совершенно свободными, независимыми от власти союзами граждан-единомышленников. Полное отделение церкви от государства — вот то требование, которое предъявляет социалистический пролетариат к современному государству и современной церкви.

— Что вы думаете о войне в Сирии?

— Война ужасна; именно широкая масса всего тяжелее чувствует это; именно в ее рядах растет, еще далеко не ясное, сознание, что война эта преступна, что она ведется из-за соревнования и грызни капиталистов, из-за дележа их добычи. Всемирное положение запутывается все больше.

— И напоследок, какую главную мысль вы хотели бы донести до людей  сегодня?

— Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает своё рабство , такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам.