Что же на самом деле происходит в оккупированной мигрантами Европе?

Журналистка:

Государство, которое всегда считалось символом спокойствия и процветания, покорно отдало себя в лапы мигрантов-исламистов, насаждающих там свои дикие порядки.

Местный житель (из мигрантов):

Детей своих я из этого страшного гетто уже переселил на другой конец города. Не хочу, чтоб они выросли бандитами или наркодилерами. Полиция сюда не лезет. Они же тоже люди, им жить хочется. Они (местные) хотят выгнать отсюда всех представителей государства. А потом впустить их на своих условиях через переговоры с местными имамами...



Журналистка:

В разгар рабочего дня в турецкой кофейне яблоку негде упасть и черным-черно от сомалийцев (недаром район Ринкебю называют маленьким Могадишо). Я достаю видеокамеру... В ту же секунду тридцать черных мужчин разом подскакивают и окружают меня плотной стеной. Я чувствую запах черной потной кожи.

Местный священник:

Один благотворитель подарил мне машину и предложил: давай нарисуем на ней иконы, повесим кресты и сделаем надпись "Русская православная церковь". Чтоб, мол, все замечали. Так и сделали. Мне постоянно били стекла, каждую неделю я вытаскивал шурупы из колес. Мне местный сербский батюшка сказал: ты что, самоубийца? Тебя заживо сожгут. Пришлось убрать кресты и все закрасить. В подряснике и с крестом моя жизнь на улице в смертельной опасности.

<...>

Им [мусульманским подросткам] не понравился пенсионер с маленькой смешной собачкой, которая залаяла на агрессивных школьников. Собачку они умертвили. Пенсионер не выдержал. Начал ругаться, плакать, и они его начали бить. А много ли старику надо? Забили до смерти. А на следующее утро как ни в чем не бывало пришли в школу. Веселились, рассказывали всем о своем «приключении». Приехала полиция и забрала их, но они несовершеннолетние. Им ничего не будет.


Журналистка:

Не беги. Не оглядывайся. Улыбайся. Никогда не показывай диким зверям, что их боишься.

Местная жительница (из мигрантов):

Мне было всего 19 лет. Мы оказались в таком же мусульманском гетто, где тебя чуть не избили. Повсюду шныряла шариатская полиция. Местные имамы все как один оказались ваххабитами из Саудовской Аравии.

Этим подонкам не нужны офисы. Они контролируют улицы и следят за женщинами. Они звонили моим родителям: "Поговорите с вашей дочерью, она ведет себя неподобающе. Она соблазняющая. Если ее изнасилуют, это будет ваша вина". Мусульманские мальчики объясняют это так: они сами напрашиваются, эти девчонки, они ходят раздетые, значит, они хотят секса. То есть это проститутки, которым даже не надо платить.

<...>

Я вступила в феминистскую партию, но меня оттуда выгнали. Я, понимаешь ли, не политкорректна. Я говорила феминисткам: идите в мусульманские гетто, говорите людям о свободе и демократии, о правах женщин. А они твердили: мы не можем обижать мусульман, у нас мультикультурная страна. Ты просто исламофобка.

<...>

Знаешь, что творится в местных школах? Каждое лето 12-13 летних девочек-мусульманок целыми автобусами отправляют в Лондон на "каникулы", где в подпольных клиниках им делают обрезание клитора.




Местные жители:

Гуманистический экстремизм. Когда в своем стремлении помочь чужакам нация теряет инстинкт самосохранения. <...> С момента успеха пресса прекратила всякое критическое расследование властей и превратилась в их мегафон. Демократия стала демократурой.

Мы наивно думали, что сможем их интегрировать. Наш муниципалитет устраивает в кафе "интеграционные ужины". Туда приходят феминистки, которые наслаждаются халяльной кухней и восклицают, как это прекрасно, что у нас теперь есть арабские блюда и экзотические ингредиенты. Простите, но кто кого интегрирует?

При этом якобы "несовершеннолетних" беженцев нельзя депортировать из страны, потому что ОНИ ЖЕ ДЕТИ! Они могут убивать и насиловать, но отделаются воспитательным наказанием. Наша рациональность и здравый смысл исчезли!




Журналистка:

Общество охвачено настоящей истерией политкорректности. Сами журналисты признают, что результатом «коридора мнений» стали широко распространенная самоцензура, страх перед объективной реальностью и утраченная вера в силу аргументов. Молодежь совершенно зомбирована, а на демонстрации протеста против оккупации страны мусульманами выходят лишь взрослые люди, от 40 до 60 лет.